Парк «Кузьминки» организует уникальный бесплатный проект под названием «Кинопрактикум».

Он позволит участникам погрузиться в основные процессы кинопроизводства. Здесь можно почувствовать себя настоящим актером, сценаристом, оператором, режиссером, кинокритиком. И, что особенно  привлекательно, лекции и мастер-классы будут вести именитые представители киноиндустрии.

Среди всех этих направлений есть курс «Художник по костюму». Его слушатели узнали, почему костюмеры так востребованы на кинорынке, а также получили ответы на многие вопросы, связанные с этой интересной профессией. Проводили его художники по костюму Марина Курганова-Маро (специализация – исторический костюм) и Наталья Войнова.

Марина Маро – личность известная, незаурядная и, несомненно, бесконечно творческая. Она — действующий профессиональный дизайнер, стилист, художник по образам кино, театра, ивент-проектов, фешн-индустрии. Кроме прочего, ее профессия объединяет художника по костюму и художника по гриму. Мы решили поговорить с Мариной о ее творчестве.

— Марина, расскажите, получали ли вы специальное образование?
— В профессию я пришла очень давно. Впервые попала в кино, когда мне было лет пятнадцать. Снимался фильм Геннадия Ивановича Полоки, ныне покойного. И меня больше интересовал не процесс съёмок, а работа костюмерной. Помимо того, что я снималась в эпизодах – понятное дело, такая гордая была – в основном, торчала в костюмерной и помогала костюмерам. Потом был фильм с Юнгвальдом-Хилькевичем «Анна Павлова» — я тоже в костюмерной толклась. Много было таких моментов.

— А как вы попали на киностудию?
— Знаете, с улицы. Только подходили не ко мне, а к моей младшей сестре. Она была очень хорошенькая в детстве, прямо красотка, и была нарасхват. Подходили прямо на улице и говорили: «Девочка, хочешь сниматься в кино?» Она отвечала: «Я не хочу, сестра хочет». В результате шла она, я – за ней «паровозиком», и оседала в костюмерной, как всегда. Я с детства очень любила платьица, какие-то тряпочки, что-то резала, что-то шила… Считаю, что это с молоком матери, наверное, впиталось. Можно, конечно, и научиться. У меня мама шила немножко, тетя шила немножко. Не так чтобы уж прямо шили, как сумасшедшие, как я. Не знаю, откуда у меня это. Помню, что брала старые папины брюки, разрезала их и шила своей младшей сестре самые красивые сарафаны, и она была самая нарядная. То есть, происходила такая игра в живую куклу. На уроках вместо учебы я сидела и рисовала туфельки, платьица, что-то разукрашивала, что-то фантазировала… наверное, если бы я этим не занималась, я была бы отличницей. А так я была, еле-еле троечницей. Зато у меня была хорошая память и я ухом слушала, что говорит учитель, а рукой – рисовала.

— То есть, после того, как вы попали в кино, погрузились в этот мир вещей и кинообразов, вы решили пойти учиться?
— Нет, я не пошла учиться этому. Я поступила в медицинское училище. В тот момент я жила на Севере с родителями, у меня родители – геологи. Сама я – москвичка, и бабушки, и дедушки, и прабабушки, и прадедушки у меня – москвичи. А родители работали в системе «Газпрома» и ездили в командировки. В то время они работали в славном городе Норильске, где не было ни одного приличного учебного заведения, кроме медицинского училища и какого-то строительного. Мама поняла, что до десятого класса я не дотяну со своими нулевыми способностями к учебе, потому что у меня в восьмом классе даже не было тетрадок по домашнему заданию. По физике и по химии у меня была двойка, хотя я сдала их на четыре. Эти предметы – мои слабые места. И было решено, что я закончу восемь классов и куда-то пойду учиться. Я пошла в медучилище, потом перевелась в Москву, и на втором курсе пошла работать. Это была седьмая городская больница, я устроилась медсестрой в оперблок, и в итоге проработала в медицине порядка десяти лет. Тогда я думала, что, наверное, лучше стать хирургом. Но я все время шила и шила без конца. Шила всем и вся, постоянно что-то придумывала, потому что выкроек тогда не было, всё приходилось находить самостоятельно и фантазировать из ничего. В текстильный я пыталась поступать три раза, но я не умею рисовать и в этом была проблема. А рисовать там над было минимум как Веласкес или Леонардо да Винчи, это просто безумие было, такой запредельный уровень рисунка они там требовали! Вот сейчас мои портные и технологи – они всё понимают, а там не поняли, не оценили.

— Так как же произошёл этот переход из медицины в кино?
— В какой-то момент я поняла, что не хочу быть хирургом, а хочу иметь семью. Хирурги не имеют семьи, они живут в больнице. А я практически там и жила. Я доросла до старшей операционной сестры в офтальмологии, хотя успела поработать и в военно-полевой хирургии, и в гнойной… Много прошла стадий. Но я поняла: медицина – это здорово. У меня и вправду очень хорошие руки, хорошая чуйка, и я очень «по теме» человек; из меня, наверное, получился бы гениальный хирург. У меня и с логикой всё в порядке. Потому что хирургия – это логика, это детектив настоящий. Но тогда у меня не было бы семьи, потому что я бы все время посвящала работе. И я решила: наверное, все-таки, лучше буду модельером. Ну и что, что меня не приняли. На пороге были уже девяностые, и возможности поменялись. В то время для того, чтобы тебя признали, нужно было сделать хорошую коллекцию, пойти к этим мастодонтам моды в международную ассоциацию дизайнеров и подать заявку. Они уже будут решать, возьмут они тебя или не возьмут. В тот момент я поняла, что хочу ребёнка. Я родила ребёнка и поняла, что дочку одеть не во что. Из взрослой моды я сразу резко перекинулась в детскую тему. Я сделала потрясающую, как я считаю – и многие считают, что она была потрясающая на тот момент – детскую коллекцию корсетных платьев. Ведь в то время были только китайские платья в горох. А корсетных платьев для детей вообще не было.

— И вы пошли в международную ассоциацию дизайнеров?
— Да, я сфотографировала свои платья и пошла.

— А кто там был председателем?
— Да я уже и не помню. Я пришла, подала туда документы официально… но меня занимало не само продвижение, мне вообще было всё равно, признают меня или нет. Знаете, я считаю, что есть люди от Бога – художники, творцы, актёры, певцы, музыканты, композиторы. Сложно чему-то научиться, если тебе не дано это свыше. А если дано, ты должен развивать этот свой талант, свой дар… Как только я уходила от швейной машинки, мне Бог давал очень серьезный урок и обратно возвращал к ней, снова заставляя работать в этой области. И я решила, что – да, тому быть. Вообще, я считаю, что дизайнер обязательно должен быть шьющим, понимающим всё с самого нуля. Так же, как художник по костюмам, художник по гриму – все эти профессии должны идти «снизу». Не «я закончил институт, пришёл к вам и всё знаю, и вот я уже художник по костюму», – а потом через год сказать: «я ушёл из профессии»… Да ты в ней даже не был! Ты вообще не знаешь, что это такое, и должен пройти снизу вверх все этапы. Я всё знаю о тканях, о крое, о технологии костюма и грима. Плюс я ещё занималась столяркой, обивала мебель, восстанавливала всякие шкафы… Ну, то есть, для меня жизнь – это какое-то театрально-киношное пространство. Я этим всем занимаюсь и этим живу.

— Как интересно…

— Итак, я пришла в ассоциацию дизайнеров, показала коллекцию, они мне и говорят: «Замечательно, а кто это сделал?» Я говорю: «Я сделала» Они говорят: «Этого быть не может. А где Вы это взяли?»
-«То есть, как где взяла? Сделала, сама»
— «А из чего Вы сделали?»
— «Из ткани»
— «А где Вы взяли такие ткани?»
— «Профессиональный секрет».
Ну, кто-то даже говорил: «Вы, наверное, это всё купили, а потом нам показали». А я говорю: «Ну, если вы мне покажете место, где это можно купить – в России или в Европе…» Потому что, насколько я знаю, сшить детское платье ручной работы в Англии стоило от трёх тысяч. Хорошее платье, высокого уровня. Ну, в конечном итоге мне сказали: «Ну, идите пока, мы Вас пригласим».
В это время мне позвонили из Кремля. Это не смешно, но я всегда смеюсь. Во времена Бориса Николаевича Ельцина был такой очень серьезный закрытый клуб, назывался «Монолит». В этом клубе состояли самые известные богатые люди, но это был частный клуб. Еще была некая компания «Русское золото» Александра Таранцева, который раз в год в центре международной торговли собирал застолье, где, как в сказках Роу, несли осетров размером со стол, на подносах. И огромными чанами чёрную икру. Где-то они увидели фотографии моих платьев, разыскали и пригласили.

— В качестве кого?
— В качестве «концертной программы». Они собирали всех звёзд, и вдруг я поняла, что я звезда, вы же понимаете (смеётся). Я жила достаточно бедно, одна, с ребёнком. Муж, отец моей дочери, умер, и мы остались одни. Просто я же ещё была безумная художница, работы практически нет… ну и, соответственно, ходила в одних и тех же джинсах, в одних и тех же ботинках. Дорогих, конечно, но всё равно. И в одной и той же рубашке ходила. Когда мне рассказали про тот клуб «Монолит», кто-то предложил им: «Вот, девушка
есть». В общем, они очень загорелись, пригласили, но одна из барышень, которая организовывала эти мероприятия, очень деликатно мне сказала: «Вы знаете, только Вы, пожалуйста, переоденьтесь».
Я говорю: «С чего бы?»
Она отвечает: «Нуууу…надо солидно выглядеть»
Я на это: «Знаете, я буду выглядеть так, как я хочу. Если вам не нравится, то, когда я вам действительно понадоблюсь – сами придёте, и вот в этой рубашонке меня и пригласите».
Да, не прошло и года. Они позвонили и попросили, чтобы я сделала у них один показ, потом второй показ с их детьми… Как выяснилось, и в Европе не было столько таких красивых платьев, как я делала на тот момент. Это сейчас, наверное, смешно на них смотреть.

— И как Вы себя позиционировали? Просто как Марина Маро?
— Да, Марина Маро, дизайнер детской одежды. Потом я поняла, что носить нечего, рынок пустой, и надо вообще поднимать эту индустрию. Я звонила на телевидение и говорила: «А давайте поговорим о детской моде?». Мне отвечали: «Женщина, вы больная? Тут страна голодает, детей кормить нечем, а Вы о
моде». Я говорю: «Культура одежды – всё начинается с этого, это огромная эстетическая составляющая воспитания ребёнка. Вы это упустите, и потом будет поздно». Они – ни в какую: «Нет!», а я им: «Давайте вы мне не по телефону, а в глаза это скажете». Ну вот так, они меня в дверь – я в окно, в дверь – в окно. В итоге я туда приходила, приносила пакет этих платьев, они его вытряхивали и говорили: «Вас устроит канал Россия? Завтра, пятнадцать минут, живой эфир». Я отвечала: «Конечно, устроит». Так же было с журналом «Домовой», да и вообще со всеми.

— То есть, Вы занимались своим продвижением сами?
— Не себя, а детской моды. Я не могла себя заявлять как девочку с улицы. Нет, я занималась тем, чем не занимался никто. Я создавала нишу детской одежды, потому что я прекрасно понимала, что эстетика прививается с детства. Мы же учим детей, рассказываем об известных художниках, заставляем слушать классическую музыку, водим их в консерваторию, в филармонию, на выставки; прививаем им навыки в языках – французский, итальянский… Но тогда речи об эстетике не было, а для меня эстетическая составляющая – самое важное. И мне было обидно, что мой ребёнок красиво одет, а другие дети – некрасиво, например. Я стала этим заниматься: начала писать статьи – у меня много статей и публикаций на эту тему. О том, что из психологической составляющей ребенка развивается эстетическая, и зарождается всё в детстве. Потом пришли мамы детей, которые стали говорить: «А мы? Мы тоже хотим быть красивыми!». Я стала что-то переделывать, что-то им предлагать. А кино тогда было… ну, сами понимаете, девяностые. «Смерть кино» это называлось.

— А что было дальше?
— Потом были двухтысячные, я тогда была одним из лучших детских дизайнеров. Меня приняли в международную ассоциацию дизайнеров – где-то в 96-97-м годах. Потом, в двухтысячном, мне предложили стать членом правления межрегионального союза художников-модельеров России. На взрослую моду я не покушалась, в рамках общественности, у меня только клиенты свои были, которым я шила. Всё, потом кино стало просыпаться, и у меня стали многие консультироваться. Просто, по костюму: а как это сделать, а как это сделать?.. Потому что старая школа ушла, а новая не пришла, и такой профессии, как стилист, тогда в принципе-то ещё и не было. Были девочки, которые стали выходить на эстраду – я помогала, из ничего что-то лепила, один фильм проконсультировала, второй, третий, и попутно занималась детской модой. А потом пришёл кризис 2008-го года, когда все стало умирать. Я поняла, что рынок рухнул, потому что в этот рынок устремилось очень много ненужных людей, абсолютно необразованных.

— Каким образом?
— Допустим, мамочка молодая, состоятельная, богатая, она родила, а потом ей стало скучно. Чем заняться? О, я буду заниматься детской модой! Стали возить очень много детской одежды из Италии, из Китая… Но ведь мода – это не только про одежду. Мода – это ведь и про психологию, и про характер. Мода – это очень глубоко. И вот появилось много поверхностных людей, которые мне не понравились. Мне это надоело, и я сказала: давайте-ка я потихонечку уйду. Свернула бренд детской одежды, но с детьми еще занималась – у меня была школа модельная детская. Кино было как хобби. А потом я подумала: ну что, может быть – в кино? Раз меня зовут режиссеры. Говорили: а помоги здесь, помоги здесь… И что это я буду просто помогать, давайте, берите меня к себе! «Ну ты же занята». А я говорю: нет, я свободна.

— Какая была ваша первая работа как дизайнера в кино?

— Первой моей самостоятельной работой как художника по костюму был сериал на 64 серии. Да, мне трудновато пришлось. За три копейки, но зато я получила мощнейшее «облучение», я бы сказала. За весь этот сериал получилось всего три пересъёма – вот Юлия (Горбачевская) знает, что это такое – но не по моей вине, а потому что в один день снимаются сцены из всех 64-х серий. Потом сценарист может забыть, что он написал, а ведь это отражается на костюме. Вошёл персонаж в одном костюме, а потом по сценарию он не должен был выходить оттуда, он зашёл в этом костюме. Потом приходит какая-то промежуточная сцена, актёр уже в другом костюме, а тут получается – р-раз — такой кусок, что этим днем утро начинается с того, что это не другой день, а продолжается предыдущий. И вот он зашёл в кладовку, а теперь он в офисе. Ну, в общем, это такая очень завёрнутая история.  Потом был второй фильм, третий, четвёртый, потом реклама, плюс мои консультации. И я столкнулась с такой проблемой – уже на третьем проекте – как недопонимание грима и костюма. Дело в том, что я как дизайнер и как стилист вижу картинку целой. Когда я читаю сценарий, то определенным образом представляю героя. Я его раскладываю на молекулы. Представляю его психологический портрет, его характер, его глубинные тайны; и поэтому я знаю, какие предметы могут быть у этого человека, а какие не могут. Как он будет выглядеть? Это же целая история.

— Расскажите поподробнее.
— У меня с детства это было как хобби: к примеру, я разглядывала людей в транспорте и представляла, кто кем может работать, что это за человек – то есть, делала своеобразный анализ. Соответственно, картинку я всегда видела целиком. Я даже представляла интерьеры, в которых находится мой герой, то есть, техническую сторону костюма и прически. А в гриме мне периодически попадались не очень толковые художники по гриму, которые считали, что образ актера начинается с грима, а не с костюма. И я перестала соглашаться на проекты, где мне предлагали только работу с костюмом. Я говорила так: давайте, я беру и грим, и костюм – это называется полный образ. То есть, я была бы художником по образу. У меня будет ассистент по гриму и ассистент по костюму, команда. И сейчас она у нас есть, и потрясающая.

— А подскажите, какой работой или каким проектом вы прямо гордитесь? Может, из последнего что-нибудь.
— Не знаю, я всеми горжусь. Я не берусь за то, чем я не смогу гордиться потом. Вот вообще не берусь, ни на каких условиях. Я должна погрузиться, упасть в этот проект, на этот период я просто выпадаю из реалий.

— Я правильно понимаю, вы обеспечиваете образы всех персонажей в картине, в кино, в сериале?
— Да. В картине, в полном метре… Это и ивенты какие-то могут быть большие корпоративные, мероприятия, где создаются театрализованные представления…

— А если я задам такой вопрос: образ какого персонажа или актера был наиболее удачным? Я хочу немного провокации, чуть-чуть.

— Вы можете провоцировать, можете не провоцировать. Я обожаю «Телеграмму» Юлии Горбачевской, обожаю исторические проекты и вообще очень хорошо знаю историю. И мне крайне интересно в данном случае работать над образами, над костюмами. Мне нравится ещё одна картина – конкурсная, правда, она ещё не вышла – «Бригедда», тоже историческая. Вот Куприн, Паустовский, Островский – это мои любимые авторы, моя тема. Я люблю очень полусказочных, полумистических персонажей. Также очень люблю современное кино, но только детективы. Не люблю романов, потому что там неинтересные персонажи – любовь и всё. А мне нравится,  чтобы были злодеи, люблю, когда не знаешь, кто есть кто.

— За что вы любите кино?
— Я люблю кино за то, что я этим живу, для меня это – другой мир. И я больше люблю кино, чем фешн индустрию и дизайн одежды – по причине того, что я там сижу и трачу свое время. Да, я создаю красивые вещи, но там я сижу в мастерских, а в кино я живу разными жизнями. И я проживаю с каждым героем его роль. Смешно сказать, в детстве я мечтала стать актрисой. Очень мечтала, и у меня была возможность поступить в первый набор «Табакерки», но мой папа сказал: в моем доме не будет женщин легкого поведения. И запер меня дома. А у меня был талант. Я перевоплощаюсь в каждого героя – мужчину или женщину – когда читаю сценарий. Я проживаю фильм, я его уже мысленно сняла, и после этого я начинаю
советоваться с режиссером. Довольно часто я попадаю в его ощущения. То есть, я вживаюсь в своих героев, и у нас получается единое целое. Тогда мы понимаем: всё, мы кино уже сняли, кино уже сделано.

— С какими режиссерами вы любите работать?
— Я не со всеми режиссерами работаю, у меня есть свои любимцы, но об этом я вам не расскажу. Сейчас у меня есть мечта – снять с Юрием Николаевичем Арабовым его фильм, у него есть потрясающий сценарий, мы даже уже начали работать. Я очень мечтаю снять этот фильм. И очень надеюсь, что все получится; плюс у меня сейчас ещё два проекта есть и, соответственно, я ещё жду, когда Юля (Горбачевская) предложит мне что-то большое, историческое или полуисторическое.

— Давайте вернёмся к образованию. В девяностые вы образовывали аудиторию относительно детской моды и эстетики, а сейчас?
— А сейчас у меня практически написаны курс художника по образу и курс костюмеров. Если с гримёрами все понятно в этом плане, то с костюмерами очень большая проблема. И с ассистентами по костюму. Это очень глубокая тема. Люди почему-то сейчас думают, что они придут с улицы со словами: «А, это такая ерунда…». Но кино – это работа коллективная и проверенная на каждый сантиметр. Это все равно что к оператору придет в напарники человек, который не знает вообще, что такое операторская работа, что такое объективы, и вся его техника. Как рабочий, понимаете? И вот мной написано несколько программ, которые будут работать.

— Как будет проходить обучение на нашем курсе «Кинопрактикум»?

— Я посмотрю, что у вас за публика. Сначала войду в диалог с залом – я хочу понять, зачем они пришли, что хотят услышать. Потом я им об этом расскажу. И покажу, как создаются начальные образы, как создаётся эскиз чего-либо. Любого персонажа и любого образа. С чего можно начать. Например, как знаковые вещи, типа аксессуаров, могут полностью задать направление рисунка.

Текст: Мария Панченко