Творчество молодого музыканта Николая Бутылкина цепляет своей искренностью и откровенностью.
Оно полностью оправдывает придуманное самим автором название жанра — бардхаус. Кажется, что Бутылкин беседует со слушателем на кухне, наливая кофе в чашку и сдабривая разговор бардовской песней под шестиструнную. Иногда делится самым сокровенным, а иногда, как и все мы, предается ностальгии. Новый трек Бутылкина “Кассетные магнитофоны” — это портал в мир “мафонов” и “толкучек”. О том, как советские подростки мечтали о “японцах”, открывали для себя Цоя и Металлику и каким был закат Страны Советов глазами подрастающего поколения, нам рассказал автор-исполнитель Бутылкин.
— Вы выпустили два сингла на глубоко личные темы — “Знаю Мама” и“Мужики тоже плачут”. Сейчас вышел новый трек: и в нем Вы затрагиваете историческую и социальную тему. Поменялась ли Ваша творческая оптика?
— Это третья песня из моего сахалинского цикла, в котором я, скорее, переосмысляю жизненный опыт, чем делюсь сиюминутными чувствами и историями. Творческая оптика та же: есть события в жизни, которые оставляют глубокий эмоциональный след, они и становятся источником вдохновения. У меня нет интереса в своих песнях обострять социальную или политическую проблематику, это всегда “картинки из жизни”.
— В песне выражена ностальгическая линия. Считаете ли Вы себя советским человеком?
— Мне довелось быть советским ребенком, советским человеком я стать так и не успел. Я вышел из того поколения, которое еще успело вступить в пионеры перед самым развалом Союза. Но быстро стало модно не носить пионерские галстуки, тем самым выражая позицию и протест. Впрочем, система стала к тому времени настолько дохлая, что на этот подростковый протест почти не реагировала. А вскоре и страны не стало, шанса перейти из пионерии в комсомол у нас уже не было.
— В треке осмысляется закат СССР. А как Вы сейчас вспоминаете перестройку и распад Союза?
— Перестройку не вспоминаю почти никак, я был еще слишком мал и больше вспоминаю детские события, не связанные с политикой. Распад Союза тоже не отпечатался в памяти как грандиозная веха в истории… Мы гоняли в футбол, пели под гитару, и это была наша жизнь. Событием того периода, которое потрясло больше, чем все политические изменения вместе взятые, и впечаталось в память, стала смерть Цоя. Союз было не жалко, а Цоя — очень.
— Хотелось ли бы Вам вернуть советское время?
— Я не застал «счастливого» советского времени, о котором любят вспоминать люди постарше. Детство проходило уже на закате страны советов, который сопровождался полной дискредитацией идеологии и крахом экономики со всеми вытекающими — дефицитом, очередями и так далее. Система пришла в негодность. Но при этом у меня было хорошее детство — семья, спорт, гитара, друзья, много времени на свежем воздухе и зимой, и летом.
— А что из атрибутики той эпохи Вам запомнилось? Возможно, что-то в характере людей, обстановка, ценности, привычки?
— Музыка занимала очень большое место в жизни. Это сейчас выбор развлечений буквально бесконечен, а тогда было два канала потелевизору, книги и музыка — на кассетах, прежде всего! Бобины и пластинки уже ушли в прошлое, до CD-дисков оставалось несколько лет. Кассетники были окном в мир, а кассеты — нашей главной валютой, объектом вожделения.
— Были ли у Вас уникальные импортные вещи, “охотились” ли Вы за ними?
— У меня долгое время был магнитофон “Весна”, который сначала был, конечно, родительский, но потихоньку я его узурпировал. Это был отличный советский магнитофон второго класса, как сейчас помню. Но когда мне сообщили, что бабушка в Питере купила мне на день рождения японский Panasonic, я был на седьмом небе от счастья. Когда я приехал в Питер, оказалось, что магнитофон на самом деле — Pawasonic — китайская подделка, качество звука у которого было ниже, чем у “Весны”. Это было одним из самых больших разочарований юности, которое помню до сих пор.
— А как и где “добывали” кассеты, покупали ли у фарцовщиков?
— Кассеты продавались либо в киосках, либо на толкучках. Новинки было трудно отыскать в моем небольшом городке, я ездил за ними в Горький (ныне — Нижний Новгород — Прим. ред.) Там на площади Горького была известная толкучка, где было много актуальной тяжелой музыки, которой я тогда увлекался. Оттуда я всегда уезжал с пачкой новых кассет.
— Ваш новый трек связан с темой музыки. Расскажите, пожалуйста, на какой музыке Вы росли, как открывали ее для себя? Что слушали больше: отечественное или зарубежное?
— Если совсем просто — я рос на Кино и Металлике. Конечно, слушал много русского рока, а когда стал постарше — тяжелого металла, но эти две группы остались главными в жизни.
— Пытались ли, как было модно тогда, учить английский ради песен, делали ли популярные тогда карточки со словами?
— Английский я учил в спецшколе, куда меня отобрали из детского сада. Я знал почти все песни Металлики наизусть. Один раз даже на уроке английской литературы, где надо было учить стихи современных авторов, читал стихотворение “Harvester of Sorrow” поэта Джеймса Хэтфилда (лидер группы Metallica — Прим.ред.). Учительница похвалила, хоть «о таком и не слышала».
— О каком еще историческом периоде хотелось бы спеть?
— Пока экскурсов в историю достаточно! Ностальгией в своем творчестве не злоупотребляю. Каким будет новый трек по настроению? Пока не знаю, есть несколько песен «на выходе», какую именно выпускать следующей — еще не решил. Думаю, что новая песня будет более летней. Пока сохраню интригу!
Текст: Дарья Жукова